Страх за ребенка сильный, живет в животе. Каждая мать хорошо его знает. Он полезный, держит в тонусе, помогает уделять внимание деткам. Но полезного страха нужно немного, а ведь страх порой зашкаливает, да? У меня зашкаливал. И в нем, в интенсивном страхе, есть послания. Они не связаны с детьми, хотя и выливаются в страх за ребенка.

Давайте разбираться и со страхами, и с посланиями.

Как мне помогли потомки Тютчева

Вовремя услышанные слова меняют течение жизни. Для меня таким оказалось эссе в одном глянцевом журнале, где среди гламурщины бывали удивительно проникновенные статьи.

Когда сын был маленьким, осознанного страха за него не было. Я тогда от жизни за интенсивной работой пряталась. Водитель отвозил ребенка в школу, оставлял у ворот с охраной, привозил из школы. Семейка любителей абсолютного контроля, поглощенная бизнесом-статусом-деньгами. Я пугалась, лишь когда сын болел, но здесь его бабушка, моя мама, очень помогала.

А вот когда мы начали жить вдвоем… и он подростком исследовал мир везде, где вздумается … (у него в двадцать лет набралось больше приключений, чем у меня в сорок) … и контролировать его стало невозможно и было бы нездорово, то здесь мне стало страшно. До умопомрачения. Где он? Как он? Чем занят? В животе все сворачивалось в клубок, дыхание останавливалось. Вокруг страсти, наркотики, насилие, полицейские патрули и прочие ужасы большого города.

А ты не можешь уберечь.

И я неожиданно вспомнила, как за пару лет до того, в 2004г, читала и перечитывала эссе Татьяны Пигаревой о потомках Тютчева. Дух и стиль жизни их семьи сразу легли на сердце. Уверенность и вменяемость других семей передаются по воздуху. Мне стало спокойно.

Вот кусочек, который мне особенно помог:

Я почти не помню, чтобы нас воспитывали. Мы росли в доме, где и родители, и бабушка были учеными-биологами. Они и дома не переставали работать, а вместе с тем принимали гостей, играли с нами, что-то переставляли и перекладывали, что-то искали и теряли (потерять, как и найти, в нашем доме можно было все что угодно). … В доме царил такой особенный, безалаберно-любовный, внешне ироничный, внутренне невероятно цельный семейный дух. Кого-то могли забыть в детском саду. Если кого-то звали к телефону, его отправлялись искать, так как с трудом знали, кто дома… Получалось, что у всех свое пространство, у каждого свобода делать, что хочешь.

Мне разрешали делать почти все: плавить свинец, копать пещеру, идти в поход, водить машину с 8 лет, пилить, резать, шить, лепить из глины. «Не получится» не существовало, только «попробуй». У меня до сих пор чувство, что я все могу, надо только подумать.

Родители ко всему относились невероятно спокойно – наверное, потому что в них всегда жила вера в провидение, которое куда надо детей выведет, и поэтому им главное не мешать, и убежденность, что мы будем делать только то, что нужно, а другого делать не станем.

Нас почти не контролировали. Я помню, мы в школе, классе в 6-м, заигрались до ночи. Все назавтра рассказывали, какие им задали трепки. А я прихожу затемно, родители сидят на кухне – наверное, нервничали. Но единственная реакция – радость. «Рассказывай, что за приключения?» И я упоенно рассказывала, как мы играли в индейцев, рисовали карты, построили за дворцом пионеров вигвам и ждали звезды… Выслушав, мне сказали: красота, но если получится, старайся нас предупреждать.

Это был важный принцип воспитания – полное отсутствие паники».

Полное отсутствие паники

Главная работа со страхом – умение ухаживать за своей нервной системой. Оно не входит в базовый набор навыков, ему приходится учиться отдельно. Мне пришлось.Помогли больше всего ежедневные занятия по системе «Открытый Фокус», удивительно сильные. Порой приходилось заниматься по 5-8 раз в день,чтобы не истерить и не дергать ребенка.

Сын искал приключений, я ждала его дома, часто представляла картинку, как родители сидят на кухне и верят, что Провидение детей выведет, куда надо. Как-то позвоночником, животом приняла, что сын мой – дитя Жизни. Он — наследник миллионов выживших. Жизнь подарила ему чувство самосохранения, он осторожен. И стала подмечать множество ситуаций, где он поступал умно, хитро, грамотно. Я научилась видеть его ресурсы выживания, адаптации, наблюдательности, завидное умение находить общий язык с разными людьми, выворачиваться, придумывать решения.

Когда охватывала волна страха, то направляла внимание на живот (и сейчас так делаю): действительно опасно или это глупости?

Чаще всего живот был спокоен. Паника крутилась в голове и сердце. Тогда я себя успокаивала и не сваливала на сына мои страхи. Изредка живот говорил: «да, опасно», напряжение в нем было сильным и не снималось сессией «Открытого Фокуса». Обычно в таких случаях оказывалось, что сын действительно проживал трудные и опасные ситуации.

Что делает ниндзя, когда чувствует опасность? Ниндзя не выходит из дома

Такой плакат висел у меня в спальне. И если напряжение в животе, пять раз перепроверенное, говорило, что остался бы «ниндзя» лучше дома, я делилась этим с сыном, говорила «опасно». А идти или нет — решал он сам. Я дышала, доверяла, понимая, что его жизнь принадлежит ему. Конечно, он был уже подростком, нельзя перекладывать решение на очень маленьких детей. Я понимала, что рядом растет мужчина, которому я хочу давать поддержку, а не быть истеричной нянькой.

Поэтому огромная благодарность Татьяне Пигаревой за эссе в «Домовом». За опыт и дух их необычной семьи, которые помогли мне поверить в моего ребенка.

На этом заканчивается мягкая часть о том, что родителям важно научиться доверять Жизни и детям. Не подавлять панику и страх, а работать с ними. Дети все читают на уровне электромагнитного поля, от сердца к сердцу. Слова практически не имеют значения! Подавленное они прочтут в любом случае, и им станет еще страшнее.

Очень важно за собой ухаживать.

А теперь про прекрасный жемчуг

Потомки Тютчевых помогли мне хорошо прожить подростковые годы моего ребенка. Но полностью от страха за ребенка (и других близких) я освободилась позже, причем страх как отрезало. Об этом и будет вторая часть статьи. Тем, кто пойдет со мной дальше, нужно держаться покрепче, медленно выдыхать. Эта информация ориентирована на подготовленных людей. Для ловли жемчуга нужен опыт личной терапии.

Сначала еще одна маленькая история. Она точно и красиво показывает, как в человеке рождаются «страхи за близких»:

Как-то в торговом центре я наблюдал, как резко можно оборвать в ребенке злость, особенно если злость направлена на родителя. Женщина покупала себе одежду. Ее ребенок, мальчик лет четырех, рассматривал этикетки. Она была полностью занята собой, и мальчишка безуспешно вел монолог, пытаясь хоть как-то привлечь ее внимание. «Я могу прочитать, что здесь написано», сказал он. «С-Д-Е-Л-А-Н-О». Никакой реакции. «Ты еще будешь мерить одежду?» Никакой реакции. За все время, пока я за ними наблюдал, она уделила ему лишь пару секунд. И то ее слова были злыми и раздраженными.

И тут я слышу, как он говорит четко и громко продавцу: «Моя мама попала в аварию. Она погибла». На эти слова мама мгновенно отреагировала. Она начала трясти сына за плечи, отшлепала и швырнула в кресло. «Что ты болтаешь? Я не погибла в аварии! Перестань так говорить. Быстро сел кресло и чтобы я ни одного слова от тебя больше не слышала!» Мальчик побледнел. Он сидел в кресле, не шелохнувшись, все время, пока мама шопилась.

В его маленькой головке обоснованная злость на маму превратилась в мстительную фантазию, где его мама погибла в катастрофе. Не он нанес ей повреждения. В четыре года он уже умел отстраивать от себя злые мысли и чувства. Он просто представил, что на нее наезжает чья-то чужая машина.

Когда вы были детьми, вы явно много раз злились на тех, кто вас растил. Это чувство поддержки не получало. Не только злость, но сексуальные фантазии и многие другие «антисоциальные» чувства пришлось затолкать как можно глубже, чтобы они никогда не выходили на свет».

Здесь доктор Хендрикс элегантно описывает цепочку рождения страха. Остался последний маленький шажок: если в четыре года подсознание создает фантазию, где с обидчиком что-то случается, то взрослые отправляют ее глубже. Превращая в страх.

Я так боюсь, что он попадет в аварию!

Я боюсь, что ее изнасилуют.

Переживаю, что из него так ничего и не выйдет.

Мне страшно, что ее украдут.

Странно думать о ребенке как об «обидчике». Обижали человека на самом деле родители, день за днем. Подавленная злость на родителей переходит в злость на ребенка. Но она тоже запретна и дальше переплавляется в страх за ребенка.

Как из этого выбраться?

Достаточно просто: заметив любой свой страх, нужно спросить себя:

А что, если я хочу этого?

Как это происшествие могло бы изменить мою жизнь?

Да, знаю, чур-чур. Дрожь пробирает. Но не надо пугаться этого вопроса. Он важен. Рассмотрим три вида ответов, они же послания из подсознания.

1. Страх показывает нарушение экологии

«Я боюсь, что мой ребенок попадет в аварию«, говорит женщина. Попадет и что? Как вариант: тогда он останется жить с ней навсегда, рядом, такой теплый и любимый, никуда не уйдет, и ей не придется смотреть в глаза одиночеству и пустоте своего бытия. Страх кричит: займись собой! Ты пытаешься жить через ребенка! Так нельзя! Страх здесь пытается донести послание о том, что женщина нуждается в близких отношениях и осмысленной жизни.

«Я боюсь, что из него ничего не выйдет«. Из него ничего не вышло, что тогда? Тогда можно оставаться бедными и униженными. Возникает вопрос: насколько полно проживается жизнь? Есть ли радость и удовлетворение? «Пора реализовывать себя», — говорит страх. Не перекладывать труд развития и роста на ребенка, а самому идти вперед.

Под страхом находятся здоровые, полноценные, обоснованные желания личности, вполне реализуемые благополучными путями (а не через катастрофы). Эти импульсы приняли уродливую форму страха и паники, потому что только так подсознание может достучаться до «мамы», то есть до сознания, занятого покупкой одежды, сериалами и т.п.

2. Страх проявляет желания

Обожаю фразу Юнга о том, что самое страшное для нас – нереализованные мечты наших родителей. Сейчас поговорим об одной грани этого высказывания – о нереализованных желаниях родителя, которые выливаются в страх за детей.

Здесь нужно задать себе второй вопрос:

А что, если я хочу этого для себя?

«Я боюсь, что дочь изнасилуют»

С большой вероятностью это — страх женщины, которая давно не испытывала сексуального наслаждения. Психика переносит на дочь желание сексуального возбуждения и разрядки. (Фантазии об изнасиловании одни из распространенных). Жемчужина здесь: необходимо пролечить сексуальные травмы, пусть будет пол имеешь на нее право. Здоровое послание, достойное и прекрасное, правда?

«Я боюсь, что мой сын станет наркоманом«.

Спроси себя: «а что, если я хочу сам погрузиться в наркотики?» Отодвинуться от тягот жизни. Снять с себя непосильный груз заботы о семье, пожить хоть час без требований и упреков. Страх подсказывает: раздай ответственность, отпусти людей в их собственную жизнь, возьми поддержку, невозможно все в одиночку на себе тащить.

Вот такие прекрасные жемчужины.

Глубинная работа помогает растворить страх практически до нуля. И … за жемчугом ныряют вдвоем или группой, с лодкой и страховкой, не в одиночку, конечно, а с сопровождением. В одиночку нырять нельзя! Каждый дайвер об этом знает. В эти процессы идут с поддержкой опытного психотерапевта, а порой и двух.

Я немного упростила примеры. Обычно картина, когда раскрываешь ракушки, распутываешь послания, еще тоньше, сложнее и полнее, ценнее. Под страхом всегда есть что-то здоровое, хорошее, благодатное, имеющее огромную ценность для жизни того, кто испытывает страх за ребенка.

Но и это еще не все. Еще не все? Сколько можно, хватит уже!

3. Родовые программы

Здесь все запрятано, все непросто. Здорово, что появились семейные расстановки. Общество дозрело до работы с родовыми паттернами и желаниями, родовыми надеждами и родовым грузом.

Женщина 38 лет сильно боится за подросшего сына. Что он плохо учится, что попадет в дурную компанию, что прячет глаза. Она вся в текущем моменте, ее память затерла картинки из детства, когда на глазах у нее и сестренки отец в припадке ярости повесил в сарае их мать. Девочкам четыре и шесть. Середина прошлого века, время сразу после войны. Отец договорился с участковым и ушел от наказания, и даже женился. Мачеха избивала ее и сестру нещадно.

Сын этой женщины ничего этого не знал, конечно. Да и она запрятала свою боль подальше. Кто тогда работал со страхом? С травмами? Вся эта жесть была частью жизни. И сын в 17 лет отправился в тюрьму за участие в групповом изнасиловании.

Сейчас с такими травмами можно работать. Есть терапия, есть семейные расстановки. Ее сыну не нужно было бы нести наказание за дедушку. А мамин страх помог бы раскрутить травму, пролечить ее.

Есть целый ряд родовых страхов, которые передаются из поколения в поколение сотни лет! И какому-то поколению придется начинать исцеление родовых линий.

Поэтому третий вопрос:

А что, если мой род хочет этого?

И понять, какое здоровое зерно на самом деле стоит за желанием рода? И реализовать его человеческими путями, без катастроф. Чаще всего род хочет исцеления.

С каждым страхом нужно разбираться отдельно и глубоко. Ни один не оставлять, даже маленький. Нырять, доставать жемчужины исцеления. Для себя, для семьи, для детей.

Ух, аж устала, пока писала.

Трудная статья. Когда-то мой уровень страха за ребенка зашкаливал. Я потратила долгие годы на исцеление, раскрывая каждый страх и снимая его полностью, как ветхие одежды, или снижая до терпимых 5-7%. Такой духовный и душевный труд помогает жить полно, с миром в душе, без драмы. В хороших отношениях.

Поэтому поделилась опытом, наработками и знаниями.

 

Записаться на консультацию можно здесь или в вотсап:

Здесь обо мне.

***

Цитаты: первая из журнала «Домовой» за 2004 г, «Пара строф от потомков Тютчева».

Вторая: Харвиль Хендрикс «Getting the love you want», великолепный материал по ИМАГО-терапии, написанный опытнейшим психотерапевтом на простом человеческом языке. Можно в сети скачать на русском (книга называется «Как добиться желанной любви»).

Отдельная благодарность Карине Жунусовой за диалоги и помощь в написании статьи.