Елки, я же никогда не сознавала, что прощать и прощаться — однокоренные слова! Поэтому прощение так трудно дается. Расставаться трудно. С людьми и иллюзиями, с близкими и прошлым. Простить означает освободить. Освободить от долга. Помиловать. В чешском простить звучит так прямо: odpustit. В белорусском: дараваць.

Освободить себя. Даровать другому.

Простить себе. Отпустить другого.

Эта статья началась, как ответ на вопрос — можно ли простить родителей? Даже не как ответ, а как обоснование, почему для большинства людей простить родителей не есть возможно. Придется жить с болью. Но в итоге она вылилась во что-то большее. Для меня трепетно-важное.

Я простила. Не совсем родителей, хотя здесь очень много сделано, но, скажем, отпустила человека из очень близких и очень больных отношений. Простила до легкости, до ветра, до помилования, до радости, когда встречаюсь, хотя прежде хотелось растоптать. У меня ушло десять лет, и я ведь не сидела, сложив ручки. Шагала день за днем.

Каждый шаг, который описываю, — из моей жизни.

Я описываю путь, чтобы люди не профанировали прощение. Не путали розовую сахарную глазурь «надо легче прощать обиды», прикрывающую боль, с реальными слезами и гореванием, с реальным мужеством, что требуются для прощения.

Раны нуждаются в бальзаме, не в глазури.

Боль, которую не простили и не отпустили, за которую не даровали помилования, никуда не девается. Она идет в антоним прощению — в мщение, взыскивание. Взыскивают всегда! Только не с обидчиков чаще всего, а с тех, кто слабее. Женщина не может простить отца, а избивает сына. Мужчина не может простить родителей за то, что отдали из семьи, когда он только родился, но становится ярым националистом.

Или взыскивают с себя, когда с других страшно, направляя разрушительную энергию на свою жизнь, свое здоровье и благополучие.

Именно эта боль взрывает бомбы в семьях и в аэропортах. Расстреливает людей в Мюнхене и Кабуле, в Ницце и Алмате, в Орландо и в Стамбуле. В жертву, как во все времена, приносят не тех, кто совершает насилие, не тех, кто предал. В жертву приносят других: случайных или слабых и беззащитных.

Ткань жизни рвется и рвется.

Не верьте тем, кто скажет, что прощать легко, но сам сляжет с головной болью или с судорогами в ногах, с болями в спине или проблемами с давлением, или мучаясь бессонницей. Соматизация показывает, что шага в сторону прощения не сделано.

Прощать — серьезный труд, духовный подвиг, если хотите.

Прощение излечивает раны и прекращает потоки насилия в мире. Вклад каждого из нас — если многие пройдут весь путь и простят хотя бы одну личную ситуацию — может изменить общество.

С какого-то момента я пронзительно ясно осознала, что нельзя принимать какую-либо сторону в любой борьбе. Ни за экологию, ни за наркотики, ни против них. Все войны скрывают под собой попытку не чувствовать. Увидела на опыте третий путь: проживать и прощать. Тогда пространство осязаемо меняется. А потом узнала, что Ганди тоже называл этот путь третьим.

Что в жизни определено — это то, что будет больно. Что не определено — то, как мы отреагируем. Станем ли желчными и злобными или щедрыми душой и благородными? Это наш выбор.

В прощении важно идти до дна. Пока хоть кусочек остается не вспомненным, не проговоренным, не политым бальзамом сочувствия и сострадания, то прощения не случается, рана не затягивается. Снова вырастает злоба.

Как же идти по пути прощения? Почему описываю его в густых красках, называю скалистым и трудным?

Сам путь имеет такие вот четыре стадии:

  • Рассказать, что произошло. И быть полностью услышанным. Без оценок. Услышанным не мозгом, а сердцем.
  • Назвать словами свою боль. Свои потери. Ведь во время травмы что-то теряется безвозвратно.
  • Даровать прощение.
  • Перестроить отношения или прекратить их полностью.

А теперь разберем каждый шаг.

Рассказать, что произошло

Сначала нужно вспомнить. И рассказать другому.

Иногда травма очевидна, иногда заблокирована.

Если травма в том числе физическая, мозг и мышцы задвигают ее в дальний ящик, чтобы мы могли жить дальше, не быть парализованными болью и ужасом. Порой воспоминания раскрываются лишь через два-три года терапии. Человек действительно не помнит. Об изнасилованиях, избиении и других травмах. Я поражаюсь, как в терапии у людей всплывают воспоминания. Человек не помнит, но давление высокое, тошнит постоянно, идут непрерывные панически атаки, а из-за болей в спине с кровати не встать. Тело помнит.

Когда травма эмоциональная — а она также сильно болит — то есть тенденция ее минимизировать, обесценивать. Человек перекрывает сердце, напрягая ряд мышц вокруг него как со стороны грудины, так и со стороны спины. Я видела прямо вдавленные впадины на месте, где сердце, перенапряжение аж звенит! Пока травма не пролечена, отношения обычно не складываются. Сердце помнит.

С эмоциальными травмами часто возникает поток отрицания: «Да, это не важно. Со всеми бывает. Не убили же». Но унижение и отвержение ранят, как острый нож. И если не перекрыть сердце в момент, когда тебя лишают достоинства, то человек будет плакать от боли также, как когда порезался.

Я и плакала, кстати.

Поэтому шаг первый — вспомнить и уважить!

В той ситуация, где я прощала сильную рану, у меня на первый шаг ушло шесть лет. Я долго не ощущала, насколько же больно, но врывались тяжелые сны, да, болела спина, да, сползала с кровати. Все кричало «Обрати внимание!» А когда паззлы стали сходиться, когда начала рассказывать, то горло перехватывало, говорить не могла.

Рассказывать надо тем, кто способен слышать.

Даже среди психотерапевтов не все могут слышать трудные истории, что уж говорить о простых людях. Если замечаешь, что слушающий начинает объяснять что-то про духовные законы, карму, как ты сам притянул несчастье или про вторичные выгоды, то стоп. Сердце этого человека закрыто.

Если пока некому выслушать и услышать, то можно написать письмо. В письме рассказать, что произошло. Иногда невыносимо говорить с людьми. Поэтому можно рассказать свою историю дереву. Деревья способны сочувствовать. И даже камню можно рассказать. Или представить кого-то доброжелательного и рассказать этому воображаемому человеку.

Правильное слушание … ты и так поймешь … но на всякий случай: когда слушают сердцем, не перебивают, сочувствуют и искренне говорят, что так не должно было случиться, и что произошедшее — ужасно и несправедливо.

И ты, наконец, тоже это признаешь.

Назвать словами свою боль, описать рану

Пока что мы просто поднимались в горку, дыхание перехватывало, но все же путь одолимый, а вот здесь и скалистые горы настали. Порой такие крутые, что нужно альпинистское снаряжение, чтобы перебраться на другую сторону.

Первый шаг — рассказать, что произошло. Но здесь нельзя останавливаться. Исцеление живет не в событии, а в сострадании. Нужно выпустить на свет чувства и ощущения в момент травмы и унижения. Именно блокирование чувств и потока ощущений удерживает нас в прошлом и не дает перестроить жизнь.

Именно тут болит. «Когда ты меня оскорблял, я чувствовала злость и бессилие, полное одиночество и полную беззащитность. Мне некуда было идти. Я жила в ловушке. Я чувствовала себя вещью».

В момент травмы структуры мозга, с помощью которых мы подбираем слова, отключаются. Наступает ступор, реакции становятся автоматическими. Слова подобрать трудно даже и потом, возвращаясь в прошлое. Здесь помогает правило четырех эмоций: — грусть, злость, гнев, радость. Когда спрашиваешь себя, какая из них больше всего описывает ситуацию, то легче ориентироваться и пройти глубже. Обычно в каждой ситуации возникает смесь чувств, эмоций, ощущений. Неизбежно есть страх, гнев, горе. Возмущение. Грусть и горечь.

Важно назвать. Важно описать рану.

Если не сразу получилось найти человека, который услышит, то снова помогут письма, дерево, камень. Очень мощный опыт: представить душу обидчика и сказать ей, как тебе было в тот момент, когда тебя так обижали, так мерзко с тобой поступили.

(Важно проговорить вслух, словами).

Я настаиваю на том, чтобы рано или поздно быть услышанным живыми людьми. Волшебно и целительно. Выльются потоки слез, как у женщин, так и у мужчин.

Когда я прощала сильное унижение и пренебрежение, то на скалистые горы — назвать словами мою боль, мои чувства, ощущения, эмоции (ярость на уровне желания убить, ненависть, досада и снова потоки гнева) — ушло еще три года и три месяца (два ярких события были по краям, легко подсчитать). Осознать, почувствовать. Здесь трудно. Все приходит волнами, слоями, кусочками. паззлами. Что-то вспоминается и вспоминается, догоняет. Детали, ситуации, оттенки.

Все записать и растоптать в мелкие клочья листы бумаги.

Сжечь.

Назвать словами. Жаловаться терапевту.

Выплакать горе.

Для проживания травмы и потери, предательства или измены, насилия или убийства нам нужны ритуалы. Ритуалы помогают исцелить то, что повреждено.

Здесь есть еще момент … важно рассказать, как эта ситуация повлияла на твою жизнь. Очень трудно признать истинные потери. Всего, чего не произошло, но могло бы произойти, если бы не … . Трудно дышать. Хочется замолчать, свернуться, закрыться. Но нельзя.

Нужно все сказать. И выдохнуть.

Пока ты этого не сделаешь, ты не существуешь. Блокирование чувств и ощущений, отсутствие права на их полноту — это отсутствие права на жизнь. Пока слой боли отрицается, затирается, тебя нет на земле ровно на этот слой. Есть функционирующий кусочек тебя. Отрицание боли — отрицание себя.

Мы начинаем полностью существовать, когда признаем, что пережили и что потеряли.

Когда человек прощает родителей или высокую степень насилия, в одиночку не справиться, потому что включается сильный страх. Страх очень маленького человека перед громадиной. Страх этот может достигать степени ужаса, паралича. Поэтому прощать родителей или высокую степень насилия лучше с помощью «деревни», других людей. Иногда деревня состоит только из терапевта, и этого достаточно. Но порой, чтобы человек смог вытрясти из себя дрожь и замораживание, прокричать гнев, прорыдать и провыть горе, нужна группа из нескольких вменяемых и эмоционально зрелых людей, которые создают контейнер, чтобы не разнесло.

Окончательное исцеление — прощение — отпускание — дарование — приходят, когда и ты, и твоя деревня увидели, признали и оплакали боль и утрату.

Трудная работа, большая работа.

Снова стать живым.

Даровать прощение

Третий шаг на пути. Я не знаю, почему, но неизменно после пика, после называния боли и проживания чувств, через какое-то время в сердце снисходит сострадание.

Мне трудно объяснить. Ты видишь обидчика изнутри, видишь мир его глазами. Ты видишь боль и даже порой безумие, чистой воды безумие на той стороне.

Ухххх….

Внутри рождается милосердие.

Я заметила, что в эту секунду происходит энергетическое отделение, разделение. Спонтанно. Простить означает проститься. Рождается сострадание и заодно принятие человеческой природы — своей и других — такой далекой от иллюзорных идеалов.

И… что удивительно … становится все равно.

Появляется нейтральность. Это и есть дзен? Искренняя благожелательность одновременно с нейтральностью. Когда я впервые дошла до конца в прощении, меня несказанно удивило это состояние. Equanimity? Потом, размышляя, я поняла, что больше не втягиваюсь в игры и манипуляции, в которые этот человек играет. Поэтому нейтральность. А вижу его душу, суть, неповрежденную человеческую часть, того-кто-внутри. Поэтому доброжелательность.

Ты знаешь, что простил другого, когда начинаешь желать ему добра. Или, если не можешь пожелать добра, уже не желаешь зла.

Отпускать предстоит разных людей. Нагрубившего коллегу, начальника, насильника, бывшего супруга или бывшую супругу, родителей. Везде путь разной длительности, глубины и боли.

Родителей сложно прощать, не только потому что они обижали очень маленького и беззащитного человека, которого по законам природы обязаны, абсолютно обязаны были защищать и лелеять, но и потому что многим настолько не хватило родительствования в детстве, что прощать родителей и прощаться с ними в их родительской роди страшно. Нейтральное отношение к родителям пугает. Как же без мамы и папы?

Можно начать с малого. Простить коллегу, например, пройдя весь описанный мною путь. Простить себя за что-то. Прощение себя идет точно по таким же четырем стадиям. И потом простить крупный ущерб, большую боль.

Остался последний шаг.

Перестроить отношения или прекратить их полностью

Пройдя этот путь, ты становишься героем. Восстанавливается достоинство! Для меня вот здесь самое-самое-самое-самое главное находится: полное восстановление чувства собственного достоинства. Полное восстановление права принадлежности, права жить.

Потому что … пока мы не рассказали всю историю и свою боль, пока не прожили все чувства и горе так, чтобы наша деревня нас услышала, то мы какой-то частью … где-то в глубине считаем, что заслужили то, что с нами сделали. Еще и поэтому необходимо пройти путь прощения, чтобы вытащить на свет и сбросить в компост весь бред «я заслужил, чтобы со мной так поступили».

Все рассказав, прожив и получив поддержку от других, ты больше не боишься!

Мы становимся героями. Перестаем быть жертвами. Жертва находится во власти других. Герои сами определяют свою судьбу и свое будущее. Жертва ничего не может дать. У жертвы нет выбора. Герой обладает силой и щедростью, может даровать прощение. У героя есть свобода, которая дает возможность простить.

В моем опыте, где я прощала разных людей и ситуации, итог тоже был разным. Есть перестроенные отношения, горько-сладкие. Вместе прошли войну, вместе на ней поседели. Изменились оба, изменилось и качество контакта. Новая глубина, новая трезвость и новое принятие пределов, своих и другого.

Мы все — хрупкие, ранимые, несовершенные человеческие существа. Мы все способны на бездумные поступки, на жестокость. Никто не рождается злым человеком, и каждый из нас гораздо больше наших самых дурных поступков. Человеческая жизнь — это бурная смесь из доброты, красоты, жестокости, разбитых сердец, равнодушия, любви и много другого. Мы жаждем разделить все на хорошее и плохое, на святых и на преступников. Но это невозможно.

Есть в моей жизни ситуации, где отношения прекратились полностью. Когда перестала связывать травма, оказалось, что только она и связывала. А дальше дороги разошлись.

Еще ремарка про родителей напоследок. Бывает, что насильника простить легче. С ним отношения могут быть прекращены и внутри, и снаружи. Боль выплакана и отпущена. С родителями трудность живет в каждом из шагов к прощению: сложно рассказать, что произошло, сложно признать боль, описать раны, сложно отделиться-проститься, сложно перестроить или прекратить отношения. Общество табуирует все.

Почти никогда родители не готовы к иным, новым отношениям. Не готовы признать ущерб, который нанесли. Тем более, общество молча санкционирует жестокость к детям. А прекращение контакта с родителями поднимает у окружения настолько парализующие, безумные страхи, что тоже едва ли возможно.

Ты можешь никак не контактировать с человеком, кто нанес тебе ущерб, но ты отпустил отношения, только когда перестал желать ему зла.

Лично мне каждое почти прощение дается непросто, уходят месяцы и годы. Первый импульс — онеметь, порвать, построить стены, полностью закрыться. Но каждый раз стараюсь проходить весь путь. С двумя врачами, допустившими высочайшую степень жестокости по отношению ко мне. С родителями. С тоталитарным пространством, в котором выросла, пространством, полным полным злости и лжи. Со служащей банка, на днях настолько высокомерно разговаривавшей со мной, что я вышла из банка в слезах. Море ситуаций, которые были, которые будут.

Не мстить. Не взыскивать. Не резать по живому. Не молчать. Не разворачивать привычно злость на себя, пытаясь себя подставить или утонуть в море, или отравить, или заболеть.

Останавливаться. Открываться. Писать. Говорить. Проживать. Отпускать.

Трудно. Третий путь. Путь к миру.

Рассказывает супружеская пара Дан и Линн Вагнер: мы зашли в комнату свиданий перед тем, как Лизу (женщину, убившую в аварии их двух маленьких детей, признавшую вину) должны были выпустить досрочно. Хотя мы с Лизой переписывались во время ее тюремного заключения, увидели мы ее впервые. И оба спонтанно ее обняли. Я не знаю, почему, но было ощущение, что мы вместе, втроем, прошли через войну. Когда я ее обнял, я начал плакать. Не мог остановиться. И не мог разжать объятия. В сердце отпустило. Через семь лет я смог посмотреть на женщину, убившую моих дочерей. Но я не чувствовал гнева, не чувствовал ненависти. Только освобождение. И поэтому я плакал.

***

Записаться на консультацию можно здесь или в вотсап:

Здесь обо мне

Система «Открытый Фокус»

***

Советую почитать:

Есть ли у вас ситуации, где получилось полностью, до дна простить? Если ли ситуации, где на текущий момент даже мысль о прощении невозможна? Что вы возьмете себе из того пути, который я описала?

В тему прощения хочу порекомендовать несколько моих и не только моих материалов:

Не время прощать. Нельзя прощать то, что не прожить полностью, не оплакпно. Когда моралисты и лицемеры настаивают на прощении или люди «простили» на словах, не сердцем, не сделав всю глубокую целительную работу, то они по сути лишают права жить ту свою часть, которая пострадала. Иногда это — почти полное лишение права жить. И источник серьезных болезней.

The Book of Forgiving. Книга, которая зашла в самую глубину (на английском). Четыре шага типичны для процесса терапии. Здесь, в статье, я назвала их так, как назвал Десмонд Туту. Черный Архиепископ Десмонд Туту, который прожил ужасы апартеида, и которому было много кого и за что прощать. Десмонд Туту также был председателем Комитета по прощению и правде — Южная Африка выбрала третий путь, не став топить страну в крови после отмены апартеида. Цитаты в моей статье — из его трогательной и драгоценной книги.

Выбираем ли мы родителей

Запретное блаженство. Чтобы простить, нужно вернуть способность чувствовать и осознавать чувства. Для этого нужны часы покоя и уединения. Слишком занятые люди прощать не могут.

О страдании — пять неизбежных стадий проживания горя

Как я не смогла справиться сама

О практике тонглен, чтобы компенсировать ущебр, нанесенный детям

Наринэ Абгарян рассказывает в своих волшебных, божественных рассказах и книгах о боли, которую проживают люди во время войны. Наринэ мощно прокладывает путь к прощению на уровне нации. Как и многие другие писатели.

Метки: