Абстрактная цифра, которая никак ко мне не относится. Мне сорок девять? Странно. Дара Торрес, в сорок два выигравшая Олимпиаду по плаванию в Пекине, написала книгу «Возраст — это просто цифра». Я понимаю. Цифра — просто цифра.

А вот возраст совсем нет.

Когда-то мне было сколько-то лет. Давно. Тридцать пять. Я помню, как проснулась утром в день своего рождения и понимала, что меня нет, я не существую. Потому что совершенно не ощущала закаменевшего тела. Не ощущала себя живой. Я тогда пугалась — тридцать пять означает старость! И что тебя никто никогда не будет любить. Жизнь окончена!

Так оно и было.

Та жизнь окончена.

Потому что сейчас мне много разных лет. Мне сейчас два года, и девочка двух лет наслаждается жизнью в местах, где много сосен. Теперь не надо умирать от пневмонии. Сосны дышат меня маленькую, дышат, дышат для меня и за меня и со мной. Я есть четырёхлетняя — смотрю кругом. Обожаю деревья. Обожаю природу. Мне все интересно. Как я крохой рассматривала пастушью сумку внимательно и собирала подорожники, также сегодня вливалась глазами и носом и сердцем в мимозу. Мимозу прежде я не видела. И я четырёхлетняя танцую и пою от радости.

Пятилетная я обожаю тряпочки и ткани и цвет и фактуры. Цветные камушки в брошках. И швейную машинку, совсем как в детстве.

Мне и семь одновременно, я пугаюсь людей, собранных в группы. Как в школьные классы. И до сих пор ненавижу школу. Даже у Паустовского несколько рассказов о его дореволюционной школе — такой одинаковой с советской — прочла с трудом, заставляя осознанно себя дышать.

С мужчиной все также тринадцать. Порой пятнадцать и даже двадцать. Робко, но не стеснительно. Весело и забавно.

Подростковая ярость никуда не делась и не денется! Не дождетесь!

Есть мертвый слой потерянных лет 0 безвременье — с двадцати девяти, когда умер папа, до тридцати шести, когда начались терапия, обучение вести терапию, когда я стала оживать.

Мне сорок два — я совсем взрослая, сильная и мудрая, уставшая, истрепанная, потертая жизнью женщина, истратившая все до дна на исцеление себя и сына.

Мне сорок семь … сорок семь … Все больно, неудержимые потоки воспоминаний. Говорить себе правду о жизни и о себе. Ох. Паззлы сошлись, они не могли сойтись раньше. Так хорошо дожить до сорока семи.

Мне семьдесят. И даже больше. Мои глаза посмеиваются, глядя на мир и игры, в которые играют люди, так серьезно и самозабвенно. Но я-то… я-то знаю, что игры эти ни о чем! Мое сердце печалится, когда игры приводят к химическим атакам. Но я уже не злюсь. Потому что знаю то, что знаю.

Мне много разных лет. Слои трудной и красивой, насыщенной, сочной жизни. Мое богатство, грани света и цвета. Как старые деревья, мастера дзен, я день за днем собираю вокруг моего центра кольца жизни на прекрасной планете Земля.

Так рада, что дошла до сегодня, когда Жизнь стала открывать волшебство. Я не знала, что она так красочна и прекрасна! Я совершенно не знала, пока жизнь не научила меня отпускать. Горевать и печалиться. Открываясь все время новому. Отпуская то и тех, кого и что пора отпустить. Идеи о мире, о себе, о жизни особенно. Так рада, что дошла до сегодня, когда знаю, насколько мир переполнен магией. Сегодня в небе есть Звезды. Сегодня есть Море.

Деревья со мной разговаривают.

Мне одновременно много лет — миллион, как красавице Олюдениз. Потому что нет меня, отдельной от нее, границы нет. Я плачу, слезы сдавливают горло. Мы с ней ровесницы. Мне много лет — сто тысяч, как Баба Дагу, заросшему соснами. Мы с ним ровесники. Мы — одна Планета. Одна Жизнь. Одно Тело, полное любви. Тело — воплощение любви. Любовь во плоти.

Так хорошо жить. В любви. Во многих возрастах. Быть прозрачной и текучей, когда «я» и «меня» больше не существует. Они смыты морем. Они смыты жизнью.

Есть ли я единственная, которой сорок девять?

 

Метки: