Костик Паустовский

Он то притягивал мое внимание, то отталкивал. Конечно, нельзя давать его читать рано в школе, потому что он писал для зрелых людей. Сострадание, духовность, тончайшая наблюдательность и любовь к природе.

«Повести о жизни» стали для меня открытием два года назад.

Столько с ним удивительных совпадений. И бабка его была турчанкой, и родился он в год рождения моего сына, тоже близнец, только на сто лет раньше. А умер сразу после моего рождения. Пережил много. В Повестях он рассказывает о времени его юности, этожмамадорогая. Летописец! Рекомендую прочесть Повести, все части, особенно если вам больше сорока, и вы теперь сможете понять то, что даже в тридцать девять понять невозможно.

Дружелюбный, уважительный, талантливый, тонкий. Женщины его обожали, читатели боготворили. И правда, есть за что. Писал честно и просто. Та самая божественная простота, которая приходит на вершине мастерства. Моя жизнь стала богаче благодаря Повестям.

Повести о жизни стоит прочесть, особенно зная, какая реальная цена исподтишка была за них заплачена. Теперь, когда я научилась понимать тонкие движения энергии, когда мне открылись секреты многих болезней и непростые пути исцеления, я знаю, что все его творчество, все мастерство и купание в лучах признания не стоили жуткого страдания и преждевременной смерти его сестры, сильно близорукой добрейшей Гали, которая умерла, ослепнув, так и не прожив жизнь. Умерла вслед за железобетонной матерью, скормившей твердой рукой Галину энергию Костику, как миллионы других «матерей», сделавших выбор Софи.

Они также не стоили самоубийства его сына.

Творчество того не стоит.

Цель жизни — жить. В моем понимании. 

Творчество, а тем более признание, а уж тем более инстаграмы текущего времени, того не стоят. 

В моем понимании.

Я готова быть беднее на «творчество» другого, зная заплаченную цену. Мне ПРИРОДЫ на все хватает. Созданное людьми меня обычно мало трогает. Душу чаще всего не трогает. Порой лишь музыка — но она является даром небес. Настоящие мастера, в том числе композиторы, делают ченнелинг божественных посланий, записывают, без претензий на авторство и славу. И миру отдавать это потом сложно, страшно.

Тишина ЛЕСА для меня обычно достаточная музыка.

Папик-мамик купаются в лучах принятия и признания окружающих, одобрения их ох-таланта, тонкости и душевности, благотворительности, обязательно благотворительности и социальной активности — (!) — не за деньги, упасибоже, деньги здесь часто мешают. Признание за то, что они вот Такие Хорошие, Такие Добрые, Такие Красивые, Такие Талантливые Люди. Не бесплатное удовольствие, и платой здесь является не труд, не самоотдача, а тонкая энергия, прана. За принятие и славу, за высокое творчество и особенно за социальную активность дочь-сын или другой очень близкий человек должны висеть на кресте, сидеть на игле или отдыхать в психушке. Если всякой доброты от окружающих нужно много, то дочь или сын вполне могут разбиться на мотоцикле возле дома. 

Кто-то же должен заплатить, правда?

Я знаю, как ощущает себя человек, у которого откачивают прану, какая у него (отсутствующая) аура, отсутствующая красота. Знаю, как сложно восстановить энергетический баланс, энергетическую гармонию, принять закон жизни, что каждый обязан питаться от Земли и Космоса.

У дочери и сына есть выбор, они не жертвы, отнюдь!

Восстановление энергетического равновесия — ВЫБОР. Выбор встретиться со своим одиночеством, сиротством среди людей, со своими страхами и доверием или недоверием жизни. Жертв нет, пространство здесь многоцветное и сложное, все в полутонах и текстурах. Трудно передавать родителям и популярным в обществе родственникам плату по их социальным счетам еще и потому, что будешь изгоем. Общество надежно хранит свою главную ценность: требование отдать им на растерзание ребенка. Внутреннего и внешнего. В Карфагене прямо требовали, сейчас исподтишка.

На том оно и стоит, это «общество».

Одобрение от окружающих, принятие и признание в социуме, социальный «успех», инстаграм стоят дорого. За них платится жизнью, вменяемостью и благополучием близких. Самых близких, потому что они не могут отказать. Я знаю. Я была на обеих сторонах.

Иногда мне кажется, что я — Галя Паустовская, которая пришла прожить точно такую же судьбу. От совпадений аж кружится голова. Прожить похожую судьбу, но иначе. Одновременно мне совсем не кажется, что четырнадцать лет назад я твердо была Очень-Хорошим-Человеком. Но с каждой сессией Опен Фокус каждый божий день с июля 2005 года постепенно становлюсь человеком. Медленно, больно, трудно.

Очень-Хорошие, Очень-Красивые, Очень-Талантливые люди не плачут. Им некогда: они работают и отношаются, или спасают мир. Если вдруг заплакали, то только глазами. Человеки плачут. ВОЮТ из глубины сердца, рыдают из глубины тазового дна. Как дети. Когда к Косте Паустовскому возвращалась ЕГО ДОЛЯ замороженных слез, ему становилось очень холодно. Тот-Самый-Холод, холод замороженных слез. Человек в этот момент отогревает слезы и рыдает, выплакивает до дна. Костя называл их «приступ малярии» и бежал к доктору. Как и большинство в Карфагене, впрочем.

Здесь разница. 

c) Galya Kahraman, July 2019